Борис
Колымагин
Спорный фильм американского режиссера
В российском прокате появился фильм "The Passion of
the Christ" - "Страсти Христовы". Его автор,
один их популярных актеров, успешный режиссер и "оскаровский"
лауреат Мел Гибсон рассказывает языком кино о мучениях и крестной
смерти Спасителя.
Еще до появления ленты на американских экранах вокруг фильма
разгорелись нешуточные споры. Режиссеру вменяли в вину то,
что фильм чрезмерно натуралистичный, кровавый и антисемитский.
Некоторые критики действовали по принципу, хорошо известному
из истории советской литературы: "Не читал, но осуждаю",
и делали все возможное, чтобы он не дошел до массового зрителя.
Отметим, что споры разгорелись, прежде всего, в мировоззренческой
сфере. В отличие, скажем, от Скорсезе, Гибсон постарался максимально
приблизиться к Писанию. Картина решена в иконописном формате.
Арамейский и латинский языки, на которых говорят герои, усиливают
это ощущение и дают потрясающее чувство реальности. И эта
реальность заставляет вздрогнуть "мир сей".
Люди, настроенные на волну развлечений и удовольствий, всеми
правдами и неправдами пытаются уйти от религиозных вопросов,
от вызовов вечности. И они, разумеется, найдут тысячи предлогов,
чтобы переиначить, перетолковать и даже высмеять работу режиссера.
Антисемитизм? Ну да, в Евангелии содержится антииудаистская
полемика, и в истории это, увы, нередко понимали поверхностно.
Но если кто-то когда-то неверно, в антисемитском ключе истолковывал
слова Писания, это не значит, что Благая Весть не может звучать
на языке киноискусства.
Натурализм? Тут все не так просто. Гибсон принадлежит к католикам-традиционалистам,
и лента его органично связана с традициями Западной Церкви.
Конечно, он слишком много говорит о страданиях, и почти не
затрагивает тему воскресения. Благая весть - Христос воскрес!
- звучит только в финале, секунд 30. А так…
Вот, к примеру, сцена бичевания: солдаты-садисты (это видно
по их лицам) избивают Иисуса сначала тростями, потом особенно
варварским инструментом - флагрумом, или "кошкой-девятихвосткой",
бичом, сплетенным из множества кожаных лент с кончиками из
зазубренного металла, чтобы цеплять и срывать кожу и причинять
огромную потерю крови. Все это показано до ужаса детально.
Показывая страдания Спасителя, режиссер кое-где отходит от
исторической правды. Так, Иисуса по пути на Голгофу постоянно
бьют, хотя евангелисты об этом умалчивают. Тела распятых вместе
с Ним разбойников своей белизной производят странное впечатление.
Они не были подвергнуты бичеванию, хотя известно, что над
Иисусом были совершены точно такие же издевательства, которые
совершались и над другими преступниками, приговоренными к
крестной смерти.
В фильме немало "лирических отступлений" - фрагменты
воспоминаний о детстве Иисуса, о его проповеди, о Тайной Вечери.
При этом тема Небесного Царства, "света в конце туннеля"
присутствует каким-то невнятным пунктиром. И здесь возникают
вопросы. Но не в контексте натурализма и крови, а в контексте
православного и католического мировосприятия.
Акцент на земных страданиях Спасителя не характерен для православия,
в частности, для православия российского, порой балансирующего
над пропастью монофизитства. Достаточно посмотреть тексты
народных духовных стихов XVI - XIX вв., чтобы убедиться в
этом. "Народ не хочет видеть кенозиса Христа, народ отвращает
взоры от страданий распятого Господа, - но лишь для того,
чтобы искать этого кенозиса и этих страданий, разлитых повсюду
в жизни человеческой", - пишет о поэзии "калик перехожих"
Георгий Федотов.
Но, может быть, такой католический реализм сегодня не так
уж и плох, и кто-то из зрителей обратится к первоисточнику?
Прочитает Евангелие от Марка, к примеру, как сделал это в
свое время митрополит Антоний (Блум)?
Нельзя отрицать миссионерское значение ленты американского
режиссера: он свидетельствует о христианских ценностях. Но
нельзя не согласиться и с теми, кто утверждает, что этот фильм
явно не для слабонервных, и духовная его составляющая не столь
очевидна, как того хотелось бы.
|