МИР КАК ЧЕХОВСКИЙ САД
(к 100-летию со дня смерти Чехова)

"Тишайшим писателем" назвал его философ Лев Шестов. Закономерно возникает при этом фигура "тишайшего" русского царя Алексея Михайловича. Авторитетные историки утверждают, что этот царь спокойно, без рывков вел Россию по пути реформ, по тому самому пути, по которому насильственно, с кнутом в руках, погнал ее позже его нетерпеливый сын Петр I. Он (отец) тоже, кстати, как и Чехов, любил театр и сады. К сожалению, век его оказался недолгим (всего на три года больше, чем у Чехова).
"Тишайший" литературный самодержец Антон Павлович тоже жил и творил на историческом сломе, который сейчас переживаем и мы. И он очень гармонично связывал прошлое и будущее русской литературы. Например, реализм и символизм. Так, Андрей Белый писал, что "в чеховском творчестве заложен динамит истинного символизма, который способен взорвать многие промежуточные течения русской литературы". Способен, но не взорвал же. Вероятно, потому, что вся энергия героев его произведений направлена внутрь, а не наружу. Проживи Чехов дольше, и искусство авангарда развивалось бы без таких, как получилось, надрывов и разрывов, может быть, даже без сбрасывания классики с парохода современности. Ведь воистину авангардную художественную выразительность нес в себе сам Чехов. "Волостной старшина и волостной писарь до такой степени пропитались неправдой, что самая кожа на лице у них была мошенническая", - создается, выражаясь современным языком, знаковая картина в рассказе "В овраге". Успевший уже разочароваться в марксизме Сергей Булгаков в лекции "Чехов как мыслитель" увидел в этом рассказе "картину так называемого первоначального накопления, хищнической стадии развития капитализма со всеми отвратительными ее подробностями, с яркими симптомами разложения старого быта и нарождения новых общественных классов". А вот, в рассказе "Мыслитель", предчувствие сюрреализма, так сказать, предчувствие "Предчувствия гражданской войны": "Лицо Пимфова раскисает еще больше, вот-вот растает от жары и потечет вниз за жилетку". "Классический" сюрреализм отказался от этого "вот-вот", лица и предметы, перейдя критическую точку этого "вот-вот" потекли широкими реками. А куда? Чехов пророчески указал, куда - "за жилетку". Куда ж нам плыть - без Чехова?
Кое-кому из современников Чехова вся Россия показалась огромной "Палатой № 6". Теперь, в начале XXI века, востребованный во всем мире Чехов - бесценный помощник по очеловечиванию мировых процессов глобализации. К такому выводу приводит внимательное углубление в его наследие. В одном из писем Чехов писал: "Буду ходить по саду Петра Ионыча и воображать, что я опять на Цейлоне". Речь шла о владельце Гурзуфа Петре Ионыче Губонине, масштабном предпринимателе, превратившем Гурзуф в современный (для начала ХХ века) дорогостоящий курорт. Художественным жестом полемики именно с этим Ионычем стал, возможно, не только знаменитый одноименный рассказ "Ионыч", но и собственный "двухтомный" сад писателя (в Ялте и Гурзуфе).
Еще одна фраза писателя из записной книжки: "Разговор через тысячу лет на другой планете - о Земле: помнишь ли ты то белое дерево - березу?". Между тем, кажется, никто еще не рассматривал творчество Чехова в контексте философии русского космизма. А ведь пора именно глобально переосмыслить одну заданную Чеховым сущностную формулу. Если для героев его последней пьесы "Вишневый сад" "Вся Россия - наш сад", то теперь становится очевидным, что мироздание как таковое наиболее объемно и точно может быть показано сейчас в образе Чеховского сада.
Это отнюдь не благостно-идиллический сад. Это сад самой истории. "Подумайте, Аня, - говорит в "Вишневом саду" Петя Трофимов, - ваш дед, прадед и все ваши предки были крепостники, владевшие живыми душами, и неужели с каждой вишни в саду, с каждого листка, с каждого ствола не глядят на вас человеческие существа, неужели вы не слышите их голосов…". Пародией на эти размышления воспринимается то и дело прокручиваемый по TV американский триллер, в котором злодей поливает свой розовый сад кровью убиваемых им девушек.
Сад Чехова отличен от вольтеровской парадигмы "возделывания своего сада". Тут скорее стоит вспомнить суровое и аскетическое "Политическое завещание кардинала герцога де Ришелье французскому королю" (1766). "И как тело человеческое, если бы имело глаза на всех частях своих, было б безобразно, так и государство было бы такое же, ежели б все жители оного были ученые, ибо в нем столь же бы мало было послушания, сколько много гордости и тщеславия.
Обхождение с науками прогнало б обхождение с торговлею, которая богатит государство, погубило бы земледелие, истинную питательницу народов, и в малое время опустошило бы сад солдатства, который возрастает больше в суровости невежества, нежели в мягкости учения книжного...".
В своей "Скучной истории" Чехов показал тупик замкнутого на самом себе, не нашедшего практического выхода мышления (или, как сейчас выражаются образованные люди, "машины письма"). "Нужно перестать восхищаться собой".
Знаменательно, как часто в его рассказах речь идет от лица некого "мы". Это совсем не то "Мы", которое заклеймил такой тонкий ценитель Чехова, как Евгений Замятин. "Мы" у Чехова - это сад работы и отдыха, а не социальной селекции, сад человеческой и художественной созидательной солидарности.

Александр Люсый



Верх страницы


RingNet © 2003      
Используются технологии uCoz